Сегодня утром я думал о Декарте, в халате и тапках сидящем возле камина, и мысленно отвергающем существование. Мне представлялось, как, погружённый в раздумья, он смотрит на догорающие поленья, издающие характерное потрескивание, и взгляд его полон печали и неизбывного одиночества. В этот момент ему удалось словно подняться над миром, увидеть его со стороны, и, увиденный со стороны, мир представлялся ему в высшей степени странным. Он взглянул в окно: хмурые тучи стягивали небо седой паутиной — того и гляди начнётся дождь. «Разве не странно, — подумал Декарт, — эти тучи, это небо, эта комната, камин… этот человек в тапках и халате… Вот нелепица-то!».
И, ещё раз оценив всю пропасть, отделяющую идеальное, математически исчисленное, иссеченное системой ортогональных прямых пространство от своих дурацких дырявых тапок, Декарт дико заржал. Смех этот был настолько нелепым, что ехавшие вместе со мной пассажиры метро стали опасливо коситься на меня. В этот момент раздался телефонный звонок. Я поднёс трубку к уху. «Алло, мсье Декарт?» — спросил я, ещё продолжая смеяться. «Какой Декарт, — ответил на том конце провода знакомый голос. — Говорит Навуходоносор! почему на связь не выходишь, сукин ты сын?» «Чёрт, опять эти помехи связи! — так называемый «Навуходоносор» встрял в разговор совсем некстати. — мсье Декарт, я вам перезвоню». Декарт с волнением сжал в руке телефонную трубку — намечавшийся разговор был слишком важным, так что даже покосившиеся вагонные пассажиры мгновенно поблёкли, превратившись в подобия собственных теней. К сожалению, теперь надо было переждать, покуда поезд проедет туннель, позвонить из которого не было никакой возможности. За окнами свистели и чиркали пыльные шланги, а на экране телефонной трубки, которую я с волнением сжимал в руке, был высвечен определившийся телефонный номер. Поезд выскочил из туннеля. От осознания важности происходящего у меня перехватило дыхание, и я нажал на кнопку набора номера. Декарт о туннеле ничего не знал, поэтому с волнением ходил вокруг телефона, ожидая звонка. В этот момент он забыл обо всём — и о лившем за окном дожде, и своих сомнениях в реальности существования собственных тапок. Наконец задребезжал телефон. Декарт схватил трубку. «Алло, Декарт? С вами говорит Бог». «Кто?» — переспросил Декарт, решив, что ослышался. «Б. О. Г. Диктую по буквам: Боэций, Овидий, Гораций. Внимательно запомните всё, что я вам сейчас скажу. А лучше — запишите».
«Минутку!» — ответили на другом конце, и я представил себе, как он, чертыхаясь, вытаскивает чистый лист из отсыревшей стопки на своём столе и макает гусиное перо в чернильницу, уже и не чувствуя, как сырой сквозняк забирается в полы его халата.
«Рене Декарт, — продолжил я, — французский математик, физик и физиолог, годы жизни… впрочем, это вам знать преждевременно, в этот самый момент вам предстоит…» Стоя за письменным столом, имея перед собой чистый лист слегка отсыревшей бумаги, я прислушивался к тихому, искажаемому помехами голосу из телефонной трубки и думал. Я всё думал и думал, я никак не мог без этого. Ехал ли я в поезде, разглядывая своё отражение в заоконной мгле и не узнавая в нём себя, пил ли кофе в кафе по соседству, не чувствуя вкуса напитка, брился ли в своей ванной, механически водя помазком по щекам, я ни на минуту не прекращал своих размышлений, а точнее воспоминаний — о том дне, когда я, ещё пахнущий глиной, из которой только что был сделан, смотрел на сборище окруживших меня созданий, ещё не имевших имени, и называл, называл их, придумывая всё новые и новые имена для каждой новой, всё более чудной и нелепой твари. Помазком… я сказал помазком… Да что я вру, бреюсь-то я вовсе без помощи помазка, электрическим Braun’ом… Так вот, в тот достопамятный день случай впервые свёл меня с персонажем по имени Б. О. Г. Я был тогда ещё неопытным юнцом, понятия не имевшим о рационалистическом дуализме, и, разумеется, не смог сходу распознать, что сулила мне эта встреча. Знай я тогда, куда заведёт меня этот виток судьбы, я бы, не мешкая ни секунды, со всех ног бросился бы куда подальше от этого парня. Хотя, кто знает… Я был молод и амбициозен, поэтому его предложение показалось мне более чем заманчивым, и я без лишних колебаний принял его. В это самое время в сгущавшихся тучах набралась достаточная масса воды, и брызги тонкими косыми линиями легли на вагонные стёкла. Поезд остановился возле наземной станции, и, с гулом и толкотнёй, состав пассажиров в вагоне поменялся. Какой-то мрачный тип поставил у моих ног огромный баул. Сидящая слева от меня девушка перевернула страницу, и мне достаточно было прочесть всего несколько фраз, чтобы понять, что она читает «Мёртвые души». «Итак, Декарт, — сказал я, — как мы и договаривались, — ваша задача — провести чёткую грань между бытием и мышлением. Это понятно?» Богу всё это было безразлично, он безучастно глядел в окно и видел кирпичную стену, на которой несколько тысячелетий тому назад кто-то размашисто намалевал «НАСТЮХА» и «SEX PISTOLS». «Какого чёрта я сомневаюсь? Раз уж задумал, надо довести начатое до конца. Главное — не проколоться с человеком. Эти придурки всегда подводили меня. Что Мефистофель, что Аристотель — вечно возомнят о себе невесть что. Надеюсь, в этот раз я подобрал более подходящую кандидатуру. Этот парень держится молодцом». «Да, — ответил Декарт, — это я помню. Я не думал, правда, что развязка наступит именно сегодня, но…» «…Но что такое несколько лет по сравнению с вечностью, вы это хотели сказать, мсье Декарт?» «Да, — сказал мне Декарт, — именно это. Рано ли, поздно ли — здесь это всё равно, хотя… знаете, теперь, я думаю, что вправе просить вас об одном одолжении». «Слушаю вас, мсье Декарт». «Убедите меня в том, что вы именно тот, за кого себя выдаёте». Парень с баулом отшатнулся от неожиданности и, потеряв равновесие, наступил на ногу читавшей девушке. «Извините», — пробормотал он. «Повторите, что вы сказали?» Он понимал, что так он только пытается выиграть время, чтобы найти подходящий ответ. «Чёрт, я так и знал, так и знал! На всякого мудреца довольно простоты. Вот чёрт-то!» Он лихорадочно соображал, как выпутаться из этой ситуации. Продолжать блеф? Открыть козыри и честно во всём признаться? Или же попытаться смухлевать? «Я хочу получить веские доказательства, что вы — именно тот, за кого вы себя выдаёте», — отчётливо повторил я. Паника. Конец. Знаете, так ведь бывает во сне, когда что-то, чего хотелось в реальности, вдруг совершается там: воскресает ли любимый человек, безответная ли любовь вдруг находит ответ и понимание — и вот, на самой вершине такого реалистичного счастья что-то негромко подсказывает тебе, что всего этого на самом-то деле нет, и ты открываешь глаза, пробуждаясь в совсем-совсем другом мире, сохраняя в душе лишь осадок от пережитого… Мне нечего было ответить на вопрос его, да и как? Этот баул, эта давка в вагоне метро — ничуть не менее нереальны, чем его старые тапки, камин и чернильница с гусиными перьями. «Послушайте, Декарт, — устало произнёс я, — к чёрту сомнения, не совершайте ещё одну непоправимую ошибку». «Знаете что, — резко ответил Декарт, — однажды я уже совершил ошибку. И теперь я намерен её исправить», — он подошёл к столу и, выдвинув верхний ящик, что-то в нём заискал. «Эге, а парень-то всё-таки прокололся, — подумал Бог. — Декарт его раскусил. Видимо, снова придётся подыскивать новую кандидатуру». Он разглядывал масляные извивы буквы «X» в слове «SEX». Поезд наконец-то тронулся. Бог вытащил мобильник: «Навуходоносор, задание отменяется. Оставьте Декарта в покое и возвращайтесь».