Когда я умер, не было никого, кто бы это опроверг. Летов.
Умер я как солдат на посту. До последнего мгновения жизни интересовался матерьялами, помещаемыми в «Правде» в связи с дискуссией о моём здоровье. Надежда Константиновна зачитывала мне вслух мнения авторитетных врачей, большинство из которых сводились к одному: Ленин не жилец. Разворачивались споры и о наследстве, и о разделе власти после моей кончины. Всё это слушал я очень внимательно, часто задавал вопросы и даже конспектировал ключевые моменты левой, непарализованной рукой.
Только полное поражение мозга прекратило эту нечеловеческую деятельность. Родня и товарищи по партии сгрудились над моим гробом в торжественном молчании. Кто вздыхал украдкой, кто, борясь с подступающими рыданиями, сморкался в салфетку. Кто-то тихо произнёс: «Что же теперь будет?..».
Когда врачи произвели вскрытие, они, опытнейшие медики, были поражены. Сосуды моего мозга оказались настолько обызвествлёнными, что, когда по ним стучали пинцетом, звук был как от постукиванья по камню. Целые участки мозга оказались лишёнными питания. Врачи стояли потрясённые до глубины души, силясь понять, как человек, мозг которого почти полностью был поражён, мог до последнего дня так глубоко и остро мыслить.
— Гигантский мозг!
— Несокрушимая воля!
— Могущественный интеллект! — доносилось до меня со всех сторон.
А я знай лежал себе тихонечко на операционном столе и посмеивался. Что бы сказали эти пентюхи, узнай они, что и сейчас, во вскрытом состоянии, мой мозг продолжал работу на полных оборотах!
В. И. Ленин на операционном столе, в окружении опытнейших медиков.
«ЛЕНИН УМЕР». Траурные каймы опоясали газеты, извещавшие человечество о том, что оно «понесло тяжёлую утрату…». По всей притихшей, замершей в напряжённом оцепенении стране… да что там! по всему миру радио разносило эту скорбную весть. Города и сёла одевались в траур, горе обугливало кумач знамён.
В час моего погребения по всей стране раздались гудки. В эти минуты в каждом советском городе, в каждом селе люди бросали работу и принимались за монотонное гудение. На площадях толпились народные массы, гудящие в унисон. Стояла лютая стужа, и над людьми поднимались облака морозного пара. Слёзы, слюни и сопли, вытекавшие из глаз, ртов и носов советских граждан, застревая в усах, бородах и морщинах лиц, превращались в сосульки. Но никто не ощущал ни холода, ни острого ветра. Каждому казалось, что сейчас хоронят не только вождя, но что и его самого заживо закапывают в землю.
Наивные люди! Они не знали, что смерть не властна над таким, как я. Я бессмертен. И пусть я недвижной мумией лежу в заколоченном наглухо склепе, но жизнь кипит и бурлит во мне, вырываясь наружу, как кипяток из кастрюльки. Я живу в сердцах миллионов, в благородных, верных сердцах, где образ мой не только не померк, но год от года становится всё ярче, всё живее. Я живу в великих и ужасных делах советского народа, воплощающего, сам о том не ведая, в реальность мои предначертания.
Живая, могучая мысль моя, кружа над планетой, продолжает толкать человечество на путь истинный, как толкала она его в годы революции, гражданской войны и разрухи.
То и дело какой-нибудь восторженный идиот сорвётся с крыши или пустит себе пулю в лоб с криком:
— Да здравствует Ленин!
А я живу себе, не зная горя, в гигантском сердце человечества, день ото дня заражая его изнутри своими безумными идеями.
